Глава 1. Телескопы, пионеры и становление личности

Когда мне было тринадцать лет, мой старший брат уже вовсю изучал астрономию в школе. Я же в то время только начинал осваивать азы спринтерского онанизма. Это когда несколько пацанов, в палате пионерлагеря, мастурбируют на скорость на стоящих в ряд железных кроватях, а победивший становится авторитетом для всех мальчиков пионерского отряда. А может и для девочек тоже. Безусловно, старший брат - непререкаемый авторитет для младшего брата. Именно он, а не я построил первую очковую трубу и выглянул в окно. Трудно передать ощущения от увиденного по прошествии лет. Четырехкратного увеличения той трубы и ощущения причастности к вдруг открытому таинству хватило, чтобы я навсегда заболел оптикой.

Материалов для этого дела хронически не хватало и в трудное для любителя время, тот факт, что брат страдал плохим зрением, помог преодолеть дефицит комплектующих. Благо, очки ему били с завидной периодичностью. Именно из них он и построил свою первую галлилеескую трубу. У него была сильная близорукость. Впрочем, не только в этих вопросах.
Я не стал повторять его ошибок и сразу перешел к Кеплеру. У того много большее поле зрения и труба устроена совершеннее. Впрочем, незнакомым с вопросом надо б сказать, что Кеплер дает перевернутое изображение, хотя для постижения небЕсных тайн это не имеет никакого значения.

Мы переехали. К 15 годам я уже прочел пару-тройку книг. О происхождении Солнечной системы, о спутнице нашей - Селене, особенно завораживала своей загадочностью книжка с синей обложкой о динамике ее движения, немного из Шкловского об эволюции звезд, узнал об обсерваториях всего мира, склеил конторским клеем не одну бумажно-клеевую трубу из ватмана и был готов применить свои знания в практическом свете. Я тоже выглянул в окно и... увидел женское общежитие поварского училища, через дорогу, напротив.

С тех пор я совершенствовал свою трубку и она радовала меня больше и больше. Теперь в нее можно было подробно рассматривать девиц из соседнего общежития. О, что это были за девушки! Моему, еще не возмужавшему, взору открывались непередаваемые картины их девичьего озорства и неизвестной мне ранее эротичности, о которой раньше я не догадывался...
С этого момента мои теоретические познания стали существенно расходиться с их практическим применением. Книги по астрономии и по оптике покупались и читались запоем. Я проштудировал всего Навашина и балдел от рефлектора Подъяпольского. Я знал про апохроматы и про Ричи-Кретьена, стоящего где-то в Южной Америке. Я был на экскурсии в Пулковской... Я пил первый портвейн по субботам и любил свою первую девушку, платонически. Я знал о происхождении вселенной больше, чем мой учитель по астрономи.

Но, на что еще мне было смотреть в мою бумажную трубку? Небо в наших краях зачастую затянуто тучами. Белые ночи не дают насладиться туманностью Андромеды, разве только Мечом Ориона, низенько над горизонтом и только зимой, или какими-нибудь там Плеядами. Дифракционные диски я видал только в книгах, моей трубке такое не снилось, зато я вовсю познал теорию аберраций и свою увлеченность женским вопросом.

Желание разобраться в этих вопросах потребовало от меня усилий и жертв в усвоении материала... Я обнаружил, что читать книги по оптике и астрономии для меня интереснее, чем шляться по улицам и бить морды на вражеской территории в соседнем дворе. Хотя этим тоже не брезговал. Нет, я не стал домоседом, но как-то, вдруг, обнаружил в себе задатки к точным наукам - к математике, например. Когда в середине выпускного класса я оказался единственным, кто смог сделать задание на дом, учитель мне не поверил, что сделал его именно я. Просто раньше усердием не блистал. Мне понравилось, я начал высовываться. С тех пор я мнил себя интеллектуалом, но аттестат это уже не спасло.

Фотографии звездного неба из книжек сводили с ума. Я стал лучшим фотографом в классе. Но, когда в душной ванной, при фотопроцессе, дыхание девушки одноклассницы, находившейся рядом и созревшей для большего, чем для скучной печати, сводило с ума, я робел. И мы просто делали фотографии, хотя думали в те минуты совсем о другом... В свете красного фонаря на 25 вт.

Школа кончилась. Мой провал на мат-мехе. Куда еще мне идти, если не в астрофизики? Двойка по сочинению. Получив такую же еще и в ЛИТМО, я понял, что русский язык испортит мне будущее.
Я не расстроился и вернулся к любимым занятиям. К тому времени я всерьез увлекся гитарой, стихами и уже отстучал пару лет на ударнике в школьном ансамбле.

Дальше больше. Папа пристроил меня на завод в инструментальный участок - он был начальником производства. Там он пользовался уважением и распределял материальные блага. Встав за новейший токарный станок 16К20, я не стал терять времени даром. Именно в эти дни я и стал курить Беломор не тайком, а в открытую. Профессия мне понравилась и я начал строить настоящий, большой телескоп.

Начальник участка смотрел на меня с подозрением, а может и с ужасом, своими большими, выпуклыми, с красным, глазами. Я думал от удивления... На деле, он пил папин спирт, перед выходом в цех, когда на люнете станка повизгивала, обдираемая мною, метровая труба на 120 моего телескопа. Я, деловито зажав папироску в зубах, делал вид, что не вижу причин беспокоиться.
Его, персонально начальника, нормировщица Таня, девица лет двадцати с небольшим, сгорала от любопытства, слегка терлась о новый станок магнитными бедрами и строила глазки.

Инструментальщики в возрасте глотали слюну, провожая предмет вожделения стоя, свернув себе шеи и продолжая поглаживать суппорты, будто верхнюю часть организма Татьяны. Ее чудные ножки росли из коротенькой юбочки, а узкая талия, со спины, снизу вверх, завершалась оголенными плечиками, с небрежно закидываемыми на них в повороте локонами рыжей бестии. Фантазия строила жуткие сцены насилия этой Женщины над моим юным телом и низвергшимся ниц перед фурией духом. Исчезая за дверью конторки, Татьяна бросала страдающий взгляд, мне казалось в меня. О-о-о, порождение дьявола...

Папа принял удар на себя и начальник участка терпел мои выходки. Тот завод гордился нашей фамилией. Брат, проходя на нем практику, уронил стекла на 500 кг. Как умудрился, не знаю, но звон оплеух стоял в ушах долго и помнится ныне... Тут какая-то связь...

О чем это я?
Параллельно, по каким-то каналам, с ЛОМО перепали детали от оптики в обмен на какую-то рыбу... На другом предприятии чей-то сварщик варил для меня установку. На складе, кем-то были получены блестящие, в масле, подшипники. У каких-то знакомых на "закрытом" заводе достал окулярную часть от промышленных микроскопов. А вы говорите "цеховики"...

Я собрал Это в кучу и тут вырос монстр из стали, сверкающий здоровенными линзами, тяжелый и огромных размеров. Моя мама, увидев его, побоялась заходить с тех пор в комнату. Потому, что когда я вращал его по обоим осям, наслаждаясь совершенством конструкции, он напоминал 3D центрифугу Гагарина и занимал все пространство жилища подростка. Вес малыша 60 кг. Его импульс удара составлял при быстром вращении тонны. Страшно. Практического смысла в нем было мало и мой интерес на время переключился.

В свои восемнадцать лет, занятия музыкой, помимо растяжки, колено-трясучести и творческого начала, дали мне много полезного. Руководительницей нашей рок-группы при гор.парке груз.автотранспорта была продвинутая тетка лет тридцати, с багажом Культ-Просвета за нежнейшей кожи бархатными плечами. Безвременно оставленная очередным проходимцем, с четырехлетним ребенком. Как она говорила, почившим на заработки в одну из столиц за небесной голубизны мечтою семейства. Был ли муж? Ир.А. не страдала расстройствами по этому поводу.