Исторические хроники. Александр Эткинд

От редакции. Мы публикуем стенограмму выступления Александра Эткинда, профессора русской литературы и истории культуры Кембриджского университета, состоявшегося 10 декабря 2012 года в Высшей школе экономики при поддержке клуба «Национал-демократ».
* * *
Александр Эткинд: Очень здорово читать лекцию, когда такая большая аудитория почти полна. Я не избалован большими собраниями студентов. В Кембридже, когда я читаю лекции, если приходит 15 человек, то это прекрасно, а здесь даже не сосчитать. Моя лекция основана на двух книгах. Одна из них переводится сейчас с английского языка на русский, это моя собственная книга, она будет называться в русском переводе «Внутренняя колонизация: Имперский опыт России». Она выйдет в издательстве «НЛО» в следующем году. Вторая книга уже вышла, и была презентация этой очень толстой книги в Polit.ru. Обсуждение было довольно содержательным, мне кажется. Эта книга называется «Там, внутри. Практики внутренней колонизации в культурной истории России». Это коллективный сборник – там 28 авторов и 3 редактора: Дирк Уффельман, Илья Кукулин и я. Статьи написали коллеги, которые участвовали в конференции по внутренней колонизации и потом приняли участие в этом сборнике. Как видно, среди историков, культурологов, литературоведов и киноведов, занимающихся Россией, во всем мире и в самой России, интерес к этой теме очень серьезный.
Исследуя императорский период, ученые породили две истории, два нарратива. Одна история – история великой страны, которая успешно, хотя и не всегда равномерно конкурировала с другими европейскими державами, породила блестящую литературу, и в этой стране случились беспрецедентные социальные эксперименты. Другая история – это история экономической отсталости, неограниченного насилия, бедности, неграмотности, отчаяния и коллапса. И что интересно, многие исследователи подписываются под обоими этими нарративами, обеими этими историями одновременно. Но для ученого это нехорошо - верить одновременно в две истории, которые противоречат одна другой.
Верить-то можно, конечно, но нам нужно придумать такой механизм, или метафору, или метарассказ, который координирует эти две истории и позволяет перейти из одной в другую так, чтобы они, оба нарратива, продолжали сохранять свой смысл и вместе с тем как-то были связаны один с другим. Так что я предлагаю в качестве такой метафоры или механизма, или того или другого, мы с вами это еще обговорим, идею внутренней колонизации – процесс отчасти парадоксальный, отчасти очень понятный, который шел в течение большой части имперского периода, начался еще до него, закончился, я думаю, после него или вовсе не закончился: процесс, в котором государство колонизовало собственный народ.
Начнем с XIX века, поскольку он нам всем лучше известен. В XIX веке Россия была колониальной империей. Она соревновалась на равных с Британской империей, с Австрийской или Австро-Венгерской империей, с Французской империей. И одновременно она была колонизованной территорией, подобной Конго или Индии. В разных своих аспектах и в разные периоды российская культура была и субъектом, и объектом ориентализма. Пути колонизации лежали вне России, Россия расширялась, я об этом буду сейчас говорить, но также они шли внутрь российской глубинки. Если внешние пути шли в Восточную Европу, Центральную Азию, Ближний Восток и Тихоокеанский регион, они также шли в земли, окружающие Новгород, Тулу, Оренбург. Именно в этих глубинных и срединных территориях империя селила западных колонистов и организовывала военные поселения. Военные поселения – история, которую вы, наверно, помните из курса средней школы. В александровскую эпоху эти поселения в правительственной переписке, которая шла на французском языке, назывались колониями.
В этих срединных, глубинных территориях российская знать владела миллионами душ и наказывала миллионы тел. В этих срединных территориях имперские эксперты открыли самые необычные общины и собрали самый экзотический фольклор. В эти срединные глубинные территории России уходили российские пилигримы, этнографы, народники в своем поиске необыкновенных групп, которые они пытались найти среди русского народа. Это все характерные феномены колониализма: миссионерская работа, экзотические путешествия, этнографические исследования. В России в XIX веке они были направлены внутрь российских деревень скорее, чем вовне российской территории или в заморские страны.
Россия постоянно, хотя неравномерно, расширялась, но расширяясь и колонизуя вновь завоеванные окраинные территории, она колонизовала и собственный народ. Эти два процесса, внешняя колонизация и внутренняя колонизация, шли одновременно и параллельно, они конкурировали между собой. Энергия и ресурсы империи всегда были ограничены, даже и в России. Нам надо исследовать взаимодействие между этими двумя процессами, представляя их как два сообщающихся сосуда, потому что, так сказать, население и, условно говоря, колонизационная энергия всегда были ограничены.
Идея внутренней колонизации, конечно, очень спорная. Вообще сама идея колонизации применительно к Российской империи относительно нова. Еще два десятилетия назад идея того, что Украина или, скажем, Средняя Азия были колониями, или даже что Польша или Финляндия или Сибирь были колониями Российской империи, эти идеи, хотя они имеют очень глубокую историографию, вызывали сердитое раздражение или сопротивление по обеим сторонам железного занавеса. В 1990-х годах постколониальные эксперты дебатировали о причинах, по которым они либо будут, либо не будут применять свои постколониальные концепты к возникавшим тогда странам постсоветского пространства. Современная литература отчасти решила эти проблемы, но породила новые, фокусируясь на этничности, национализме и суверенитете.
Многие исследователи стали не то чтобы игнорировать, но придавать меньшее значение тем своеобразным институтам Российской империи, которые не имели прямого отношения к этничности или суверенитету, но определяли жизнь северной Евразии в течение нескольких столетий. И именно эти институты привели эту часть света к потрясениям ХХ века. Но при том, что идея внутренней колонизации парадоксальна и вроде как выглядит свежей, она не является совсем новой. В частности, в моей книге большая глава касается того, как эта идея обсуждалась и формулировалась классиками российской истории в XIX веке, такими людьми, как Сергей Соловьев или Василий Ключевский, когда они писали свою знаменитую формулу, что Россия это страна, которая колонизуется. Но, конечно, в постколониальных дискуссиях это не обсуждалось.
Колонизация и крепостное право
Важный материал, к которому может быть применен такой подход – это российское крепостное право. В XIX веке крепостное право было центральным предметом и российской политики, и историографии, то есть не только политики, экономисты дебатировали и рубились в отношении того, что делать с крепостным правом, как его реформировать, но и историки тоже непрерывно занимались его историей. В нынешних книгах и даже учебниках по российской истории XIX века крепостное право исчезает прямо на глазах. Если смотреть на учебники, которые выходят, то там всё меньше и меньше глав, главок или секций, где есть ссылки на крепостное право. Что случилось с крепостным правом? Мы знаем, что крепостное право было отменено в России примерно в те же года, когда было отменено в Америке рабство, что крепостное право имело гораздо более широкое применение, количество крепостных было несравненно больше в России, чем количество черных рабов в Америке. Оно существовало дольше, оно имело глубокое влияние и долговременные последствия. Но в американской историографии исследование рабства и память о рабстве – это огромная область, выходят целые журналы, посвященные этим вопросам, книги, опять-таки учебники. Ничего похожего в отношении крепостного права мы не знаем ни по-русски, ни по-английски. Это двойной стандарт, которого в исследовательской практике быть не должно.