Инженер, бард и историк, автор книги «Великая тайна Великой Отечественной», посвященной первому дню войны, Александр Осокин рассказал «МН» о том, как началась война.

— Знаю людей, которые в раздражении отбрасывали вашу первую книгу «Великая тайна Великой Отечественной», едва прочитав подзаголовок «Новая гипотеза начала войны». Какая еще гипотеза?! Семьдесят лет прошло, все давно вспомнили, документы опубликовали. Кто-то из рецензентов обидно назвал вас «гипотезером». Зачем вы придумываете эти версии?

— Версии всегда появляются для объяснения непонятного. Я мало что знал, пока учился по официальной версии — учебникам истории, и не особо тревожился. Но когда стали появляться массивы новой информации, когда вышли не изуродованные цензурой мемуары участников войны, мне стало интересно всерьез. Вот книга воспоминаний маршала Рокоссовского, в которую ранее вырезанные места были вставлены курсивом. Cтал смотреть: что же выбрасывали? Оказалось — самое главное.

Например, все о первом дне войны. Воспоминания маршала Конева о войне вообще начинаются с 1943 года. Это как? Психологически я даже мог понять ветеранов. Мой отец — тогда капитан-артиллерист, служил в 1941 году в Литве, на границе с Восточной Пруссией, то есть воевал с первого дня войны — тоже не любил вспоминать тот июнь. Заговорил только в последние годы своей жизни, словно нарушил какую-то подписку о неразглашении. И рассказал поразительные вещи. Так, за два дня до начала войны их корпусной артполк получил приказ снять со всех орудий прицелы. Это был для меня удар. Предательство? Дезинформация? Я стал думать, искать — и такие удары посыпались один за другим.

— Какие, например?

— У Германии с 1919 года армии не было. Максимум — 100 тыс. человек. Гитлер ввел закон о воинской повинности только в 1935-м. У нас же армия была всегда, и этой армии много лет мы отдавали все. Частушку слышали: «Отдам последние штаны, лишь бы не было войны»? И вот в 1941 году в плен попало 3,8 млн человек — больше, чем насчитывалось солдат в Красной армии до 1939 года. Как это могло случиться? Имея две мощные линии обороны на западе, «линию Сталина» и «линию Молотова», страна уже через три месяца войны мобилизовала женщин копать противотанковые рвы под Москвой. На прошлой неделе я внуку показывал дот в Москве, в Ясеневе.

Историю войны писали не историки, а пропагандисты. В те годы нужно было поднимать боевой дух народа. Потому подвирали, корректировали сводки потерь, выравнивали линию фронта. Но то, что держится на лжи, все равно обрушится. Много пользы было нам оттого, что скрывались секретные протоколы к договору Молотова—Риббентропа? Выглядели в глазах всего мира или дурачками, или продолжателями преступной политики.

Я поставил перед собой задачу: понять, что и почему на самом деле случилось 22 июня 1941 года. Это означает понять, что вообще с нами произошло.

— Вы не одиноки в своем стремлении. Однако обратите внимание: государственный интерес больше привлечен ко Дню Победы.

— А вы задумывались над тем, почему двадцать лет День Победы не праздновали, почему Сталин его запретил? Помню, как действующие офицеры, мой папа в том числе, после войны этот день отмечали — палили в воздух из всех видов личного оружия. Но уже в 1948-м они не стреляли, потому что 24 декабря 1947-го в «Правде» появилась крохотная заметка на третьей странице, в которой сообщалось, что «Президиум Верховного Совета СССР постановил перенести день отдыха с 9 мая на 1 января». Почему Сталин так поступил? Моя версия: может быть, единственный раз в жизни Сталина кинули. Он не мог этого простить — прежде всего себе. У диктатуры много преимуществ: все ходят в одну сторону, болтовня кончается и т.п. Но есть и дефект: если диктатор ошибется, его никто не поправит.

— Но победа все списала.

— Не все. Народ все равно отмечал этот день как главный праздник. Почти уверен, что большинство послевоенных отстранений генералов от должностей, аресты и даже расстрелы связаны именно с тем, что люди искали ответ на тот же проклятый вопрос: что случилось 22 июня? Я этот поиск продолжаю.

— Святой посыл. Но почему вам мало таких объяснений: грубый стратегический просчет командования; просчет тирана, вступившего в сговор с другим тираном, который его попросту переиграл; предвоенные репрессии выбили из строя всю армейскую верхушку; коллективизация и раскулачивание восстановили против власти значительную часть народа?

— Можно продолжить этот список, и все равно он будет неполным. Главная причина была одна — началась совсем не та война, которую готовил Сталин. Когда две огромные армии стягиваются к общей границе, когда дух будущей войны витает над головами, как можно переиграть противника, коварно напасть на него? В такой ситуации преимуществ любого коварства хватит ровно на полчаса. «Вероломность нападения» — это сталинское выражение само свидетельствует, что Германию он не считал врагом. Почему не выдали снаряды и патроны? Почему пограничники получили приказ не отвечать на огонь? Сколько смеялись над историей про трусы и кальсоны, которую я рассказал в первом томе. Но никто по-другому так и не объяснил, почему за несколько дней до начала войны в ряде частей традиционные русские нательные рубахи и кальсоны были заменены на вполне европейские майки и трусы. Почему во многих приграничных частях с 12 июня личному составу стали выдавать «смертные медальоны» — неужели в ожидании коварства? Почему страна не знала о начавшейся войне в течение восьми часов? Пишут, что Сталин струсил, спрятался, запил, первое выступление доверил Молотову. Я публикую документ первого дня войны, детально проработанный и подписанный Сталиным. Поразительно: он не подписал ни документ об объявлении войны, ни одну директиву об отражении удара из тех трех, что вышли 22 июня. В документе об объявлении войны даже не сказано, с кем война, — запомните, это важный момент. А вот первую сводку о боях 22 июня Сталин выправил собственноручно: мы сбили 65 самолетов противника (об уничтоженных 1800 наших ничего не сказано), отбили врага с большими (его) потерями. Оказывается, он в этот день был полностью дееспособен.

Два года перед войной Гитлер и Сталин были союзниками, они строили общие планы и сильно продвинулись в их реализации. Поэтому 22 июня произошло невероятное. Это все равно как если бы американцы, прибывшие в Англию в 1944-м, чтобы высаживаться в Нормандии, напали на англичан. Подписанный с Гитлером договор о ненападении вовсе не был пустой бумажкой. Договорились действовать и действовали сообща, но потом один партнер повернул оружие против другого. Вот почему нет сталинской подписи на документах об объявлении войны и даже не сказано, с кем война. Вот почему восемь часов никто в стране не знал, как себя вести. Кроме тех героев, которые, невзирая на запрет сверху, приказали бойцам открыть огонь. Многие, в том числе Сталин, надеялись, что это лишь пограничный конфликт, который можно будет уладить.

— Каков, по-вашему, был общий план Сталина и Гитлера?