Анатолий Лысенко о сегодняшнем телевидении

Сегодня пришло поколение политиков, которые за один день становились министрами. Вот кто сегодня их знает? Откуда они взялись?

Анатолий Лысенко — один из самых авторитетных людей на нашем телевидении. Руководитель «Взгляда», основатель ВГТРК и «ТВ Центра», создатель многих телевизионных передач. В начале ноября вышла в свет его книга «ТВ живьем и в записи». А в четверг, на приеме по случаю 80-летия отечественного телевидения, Дмитрий Медведев наградил Лысенко орденом «За заслуги перед Отечеством III степени». О новой книге, о взаимоотношениях телевидения и власти, о цензуре и о будущем медиа АНАТОЛИЙ ЛЫСЕНКО рассказал обозревателю “Ъ” АРИНЕ БОРОДИНОЙ.


— Пять лет назад придумали этот юбилей отечественного телевидения. И мы с вами его тогда обсуждали в интервью журналу «Коммерсантъ-Власть». Чем, по-вашему, отличались между собой эти два приема — путинский и медведевский? Только тем, что Владимир Путин пять лет назад не просто выступил на приеме, но еще и посидел часок с телеведущими за столом, поговорил, послушал концерт и только потом ушел, а Дмитрий Медведев лишь официально всех поприветствовал, наградил — на все про все двадцать минут — и сразу ушел?


— Думаю, что только в этом. У меня вообще было ощущение, что президент был невероятно усталым. Но до начала церемонии он уже встречался отдельно с теми, кого награждал. Нас пригласили в комнату, пошел разговор, и он знаете как-то так спокойно сказал, что он понял, что нет ничего сложнее работы президента. Дескать, в любом деле всегда есть возможность что-то свалить на начальника. Спихнуть на него принятие решения или ответственность. А вот в работе президента это невозможно.


— А что-то еще Медведев вам говорил, кроме того, что он считает, что нет работы труднее президентской?


— Я люблю наблюдать, и делаю это долгие годы, за первыми лицами, людьми, которые руководят. По их телеэфирам, по фотографиям. За год, за два, за три они очень меняются. Это удивительно интересная штука. Лица становятся жестче, суше… Изможденнее. Я посмотрел на президента и понял, что, действительно, это какая-то собачья работа.


— Ну да. Наверное, он поэтому и решил, что надо ее добровольно оставить…


— Про это мы не говорили. Но комплиментов друг другу никто не расточал. Это был нормальный разговор с нормальным парнем. В силу своего возраста я могу себе позволить так про него сказать.


— Как вам сама атмосфера прошедшего в Кремлевском дворце приема?


— Я полностью за такие приемы. В этом есть момент уважительного отношения к телевидению. Телевидение сегодня не ругает только ленивый. И я об этом уже говорил на приеме. Но как говорила героиня Чуриковой в фильме «Старшая сестра», а я обожаю эти слова — «доброе слово и кошке приятно». А телевизионщики все-таки обладают хрупкими психологическими натурами. И телевидение разное: и плохое, и хорошее. Да и потом это просто возможность нам всем увидеться. Мы же сегодня раскинуты по каналам, по телекомпаниям, по холдингам… Не знаем, кто уже что сейчас делает. В лицо уже друг друга плохо знаем. Мы вот с Сашей Масляковым сидели и почти через одного спрашивали, а это кто, а это кто… Но нас всех, в том числе и ветеранов эфира, волнует работа. Мы же все отравлены телевидением.


— И что говорили ветераны про нынешние эфиры?


— Все ворчат.


— Что же им не нравится?


— Мысли не хватает. Мы же все все-таки привыкли к телевидению мыслящему. А сегодня телевидение развлекающее. И еще не хватает собственного. Тиражируют одно и то же везде, копирование зарубежных форматов раздражает.


— А идеология никого не смущает?


— Знаете, нет. А как она может смущать, если ее нет в стране? Нельзя же смущаться тому, чего толком нет. Пока это поручик Киже.


— Что для вас значит орден, который вы получили из рук президента?


— Про себя всегда говорить трудно. Конечно, я понимаю, что это за заслуги. Я же не полный идиот, чтобы отмахиваться и делать вид, ой, да ничего я не сделал, да не знаю за что… Ну что-то я сделал. Хорошего или плохого — только время рассудит. Думаю, что все-таки больше хорошего. Поэтому скорее это такое «спасибо». Мы так мало слышим в жизни в свой адрес добрых слов. Для меня эпиграфом в жизни все-таки являются слова Окуджавы: «Давайте говорить друг другу комплименты».


— Вы только что выпустили книгу воспоминаний «ТВ живьем и в записи», прошла уже ее презентация. А почему решили писать? Потому что все сейчас пишут или просто хотите сохранить память о том телевидении, которое вы делали?


— Так как я люблю всякие мемуары, прочитал их немыслимое количество, то считаю себя специалистом в этом вопросе. Я разделяю мемуары на несколько групп. Первая — пишет для того, чтобы показать всем, что они были правы, что они самые умные. И что если бы послушались их…


— Это вы про воспоминания Олега Попцова?


— Фамилий я называть не буду. Вторая группа пишет для того, чтобы свести счеты, полить грязью тех, кто ему не нравится, и опять-таки похвалить себя. Третья — потому что не знает почему. Делать больше нечего, вот и пишут. Почему писал я? Не знаю. Возможно, потому, что нет у нас истории телевидения. Это все ушло и мало что сохранилось.


— Остались же записи, архивы…


— Остались лишь какие-то кусочки эфиров записанные. Но это конечный итог. А как рождалась передача, что было за ней, какие драмы разыгрывались, человеческие, политические, кто это сейчас вспомнит.


В свое время мой отец был категорически против того, чтобы я шел работать на телевидение. Он, когда я пошел туда работать, со мной потом года два не разговаривал и повторял все время: «Ну вот что от тебя останется после твоей работы? Писал бы в газету, хотя бы заметки остались. А так только удостоверение». А еще меня двигало написать книгу, потому что хотелось оставить что-то на память о себе для внука, которому сейчас девять лет. Помню, когда дочка была маленькая, в День железнодорожника она увидела моего отца. Он надел свой парадный мундир, награды. Я прихожу с работы, а она мне с таким восторгом говорит: «Пап, смотри, деда-то у нас какой, у него и ордена есть! А я думала, он просто деда». Так вот и я хочу, чтобы внук, когда подрос, а меня уже к тому моменту явно не будет в живых, чтобы он тоже знал, что дед не просто дед, а что-то сделал в жизни.


— Но внуку-то будет важно знать про деда и его дело. А нынешнему телевидению нужна сегодня его история?


— Сразу скажу — сегодняшнему нет.


— Почему вы так категорично?


— Сегодня такой момент, что всем скорее есть дело только до себя. Многим уже сейчас кажется, что они и есть история телевидения. Но пройдет время, и это обязательно будет нужно. Мне вот недавно позвонил Олег Добродеев (гендиректор ВГТРК.— “Ъ”). Так получилось, что после Михаила Сеславинского (глава Федерального агентства по печати.— “Ъ”) он был первым читателем моей книжки. И Олег сразу позвонил, сказал: «Собирайте команду. Надо писать историю телевидения».


— И что вы — будете писать?


— Ну идея мне понравилась. Собираю людей. Пока у нас еще хоть кто-то остался из этих птеродактилей, которые помнят, как это было в начале,— надо писать…


— Совершенно не представляю, как можно сегодня написать энциклопедию по истории телевидения. Еще про то, что было, понимаю. А про нынешнее? Среди телевизионщиков такая разобщенность, крайне сложные, непрозрачные производственные отношения, жесткая конкуренция плюс личная неприязнь между теми, кто сегодня формирует, делает и возглавляет телевидение. Я уже не говорю, про политический контекст последних двадцати лет, который постоянно менялся и вылился в то, что сегодня мало кто верит сказанному в телеэфире. Как можно все это свести, чтобы сделать объективную картину телевизионной жизни? Это ж лоскутное одеяло.